|
Начала читать стихи Пабло Неруды.Невозможно,негармонично.В переводе Эренбурга.А потом нашла други стихи и оригиналы на испаском языке.Эренбург не сохранил строй языка.И покалечил оригинал.На Западах Неруда очень моден -его читают.А мы мучаемся с архаичным переводом.ВотЪ-интерпертация важна!
Екатерина Хованович
Я не писал печальней стихов, чем этой ночью.
Могу вот так: "Синея на ясном небосклоне,
Всю ночь дрожат в ознобе озябшие светила".
Кружит по небу ветер, гудит, поёт и стонет.
Я не писал печальней стихов, чем этой ночью.
Я был влюблён. Казалось, что и она любила.
Такими же ночами держал её в объятьях.
Бескрайним покрывалом над нами небо плыло
Я был любим, и сам я её любил, казалось.
Молчаньем, долгим взглядом она с ума сводила.
Я не писал печальней стихов, чем этой ночью.
С тех пор, как мы расстались, тоска не проходила.
С тех пор, как мы расстались, огромней стало небо.
Стихи омыли душу, поля роса омыла.
И звезды не угасли, хоть нет ее со мною.
Не удержал любимой, любви мне не хватило.
Ну вот и всё. Но кто-то вдали поёт чуть слышно.
Любовь ушла, но сердце смириться не готово.
Ищу ее глазами, губами, сердцем, болью.
Но нет её со мною, и не вернуть былого.
А ночь опять всё те же деревья побелила.
Но нас былых, влюблённых, давно уж нет на свете.
Я разлюбил, уверен, но так любил, что в полночь
Ловил губами ветер - и нёс ей песню ветер.
Она с другим, с другими. Она была со мною
Моим был взгляд, и голос, душа ее и тело.
Я разлюбил, уверен. Да разве я уверен…
Век у любви короткий, забвенью нет предела.
Я столько раз ночами держал ее в объятьях.
Любовь ушла, но сердце смириться не готово.
И легче ли, что боли не причинит мне больше
И больше никогда ей не посвящу ни слова.</td>
***
Puedo escribir los versos más tristes esta noche.
Escribir por ejemplo: «La noche está estrellada,
Y tiritan, azules, los astros, a lo lejos».
El viento de la noche gira en el cielo y canta.
Puedo escribir los versos más tristes esta noche.
Yo la quise, y a veces ella también me quiso.
En las noches como ésta la tuve entre mis brazos.
La besé tantas veces bajo el cielo infinito.
Ella me quiso, a veces yo también la quería.
Como no haber amado sus grandes ojos fijos.
Puedo escribir los versos más tristes esta noche.
Pensar que no la tengo. Sentir que la he perdido.
Oír la noche inmensa, más inmensa sin ella.
Y el verso cae al alma como al pasto el rocío.
Qué importa que mi amor no pudiera guardarla.
La noche está estrellada y ella no está conmigo.
Eso es todo. A lo lejos alguien canta. A lo lejos.
Mi alma no se contenta con haberla perdido.
Como para acercarla mi mirada la busca.
Mi corazón la busca, y ella no esta conmigo. </td></tr></table>
[more=еще]
Концентрическими кругами
Тишина стекается в камень.
Весь трепещущий мир,
Все птицы, дома, войны,
Города, поезда, чащи,
Волна, без конца повторяющая вопросы моря,
Равномерная поступь рассвета -
Всё сходится к камню,
Небесному узлу и ореху,
Несравненному очевидцу.
Пыльный дорожный камень
Помнит Петра и помнит
Всех, кто был прежде,
Помнит воду новорождённой,
Он немое слово земли,
Он молчит,
Ведь ему досталась в наследство
Немота неподвижного моря
И необитаемой суши.
Камень был здесь еще до рассвета,
и стоило ему в первый раз шелохнуться,
как зазвучала самая первая
песня реки.
***
Se concentra el silencio
En una piedra,
Los círculos se cierran,
El mundo tembloroso,
Guerras, pájaros, casas,
Ciudades, trenes, bosques,
La ola que repite las preguntas del mar,
Es sucesivo viaje de la aurora,
Llega a la piedra, nuez del cielo,
Testigo prodigioso.
La piedra polvorienta en un camino
сonoce a Pedro y sus antecedentes,
сonoce el agua desde que nació:
es la palabra muda de la tierra:
no dice nada porque es la heredera
del silencio anterior, del mar inmóvil,
de la tierra vacía.
Allí estaba la piedra antes de la aurora:
su primer movimiento
fue la primera música del río.
Екатерина Хованович
Я живу в стране такой шелковистой на ощупь,
как осенняя кожица виноградин,
лиловеет, белеет и зеленеет время
солнце только что скрылось и не вернется;
и деревья на голых ветвях вздымают
предпоследний полусвет-полусумрак;
приглушен коврами голос поэтов;
здесь ничто не режет глаз и не ранит;
здесь каноны нежности нерушимы.
Обживаю я уютную местность,
берега застывших рек здесь покрыты
самой стойкой краской воспоминаний;
все страданья выстраданы, а войны
раз и навсегда завершились пактом
меж забывчивостью и честью;
здесь никто не вправе терпеть лишенья и голод;
и осталось одно: войти в золоченые двери,
за которыми ждет меня осень.</td>
PAIS
Yo vivo ahora en un país tan suave
como la piel otoñal de las uvas:
verde blanco y violeta es este tiempo:
el sol se fue hace rato y no regresa:
los árboles desnudos se dibujan
levantando el fulgor penúltimo en sus copas:
la voz de los poetas corre por las alfombras:
nada se clava en tus ojos para herirte:
nadie desobedece a la dulzura.
Yo habito ahora la delicadeza
de grandes ríos inmóviles, de riberas
pintadas por los años más claros y tenaces:
todos los dramas se terminaron antes:
las guerras se enterraron por un pacto
entre el honor y el olvido:
nadie tiene derecho al martirio ni al hambre:
hay que entrar a la casa dorada del otoño.</td></tr></table>
Екатерина Хованович
ВЕТЕР
Но ничто не сравнится с ветром,
с ветром в скалах, с водой студёной,
напоить готовой поля,
с налитым простором, со светом,
утоляющим жажду Вселенной,
с ароматом зелёным земным.
Потому-то я возвращаюсь
то и дело туда, где не был,
чтобы встретиться вновь с собою,
вновь и вновь встречаюсь с собою,
под прохладным взором луны,
и, насвистывая от счастья,
снова в путь по камням пускаюсь:
нет заботы иной, чем быть,
нет родни родней, чем дорога.</td>
EL VIENTO
Pero no hay nada como el viento
de los duros montes, el agua
de riego en los fríos canales,
el espacio inmóvil, la luz
colmando la copa del mundo
y el olor verde de la tierra.
Por esо tengo que volver
a tantos sitios venideros
para encontrarme conmigo
para encontrarme sin cesar,
sin más testigo que la luna
y luego silbar de alegría
pisando piedras y terrones,
sin más tarea que existir,
sin más familia que el camino.</td></tr></table>
Екатерина Хованович
НЕ ВСЕ СЕГОДНЯШНЕЕ СЕГОДНЯ
Что-то вчерашнее осталось в сегодняшнем дне:
то ли осколок кувшина, то ли знамени лоскуток,
то ли просто сознание, что свет - это свет,
то ли водоросль, всплывшая из аквариума ночи,
волокно, не желающее засыхать, то ли
воздуха вздох золотой.
Что-то прошло, но длится,
медленно растворяясь,
погибая под жгучими стрелами воина-солнца.
И в самом деле: если
не застряло ни крошки вчерашнего
в ослепительном полновластье
деспотичного дня,
в котором мы нынче живем,
то зачем же тогда,
заложив немыслимый чайкин вираж,
он вдруг резко метнулся назад, как будто колеблясь,
как будто желая смешать свою синеву,
с угасающей синевой?
Отвечаю.
Глубоко, в сердцевине света
ходит по кругу твоя душа,
то истончаясь до исчезновения,
то разрастаясь в набат.
Зазор между смертью и возрождением
не так уж велик, и не так уж непроницаема
грань.
Свет - кольцо,
он кружит и кружит,
и мы вместе с ним.</td>
NO TODO ES HOY EN EL DIA
Algo de ayer quedó en el día de hoy,
fragmento de vasija o de bandera
o simplemente una noción de luz,
una alga del acuario de la noche,
una fibra que no se consumió,
para tenacidad, aire de oro:
algo de lo que transcurrió persiste
diluido, muriendo en las saetas
del agresivo sol y sus combates.
Si ayer no continúa
En esta deslumbrante independencia
del día autoritario
que vivimos,
por qué como un portento de gaviotas
giró hacia atrás, como si titubeara
y mezclara su azul con el azul
que ya se fue?
Contesto.
Adentro de la luz
circula tu alma
aminorándose hasta que se extingue,
creciendo como un toque de campana.
Y entre morir y renacer
no hay tanto
espacio, ni es tan dura
la frontera.
Es redonda la luz como un anillo
y nos movemos en su movimiento.
PABLO NERUDA
Espana en el corazon
1938
Перевод Ильи Эренбурга, 1939 г.
Компьютерный набор: А. Гусев, 25.09.2003.
Обращение
Чтобы начать, как о раскрытой розе,
как о начале неба, воздуха, земли, -
тоска по песне, по металлу боя,
который обнажает кровь.
Испания, хрусталь и битый камень,
взволнованная тишина пшеницы,
мех и горячий зверь.
Сегодня, завтра - ты идешь -
ни шороха, ни слова:
испуг надежды, как высокий воздух.
Стертая луна -
из рук в руки,
от колокольни к колокольне.
Мать-родина, овес, кулак,
сухая и горячая земля героев!
Бомбардировка
Кто на дороге, кто?
Кто это, кто?
Кто в темноте, кто в крови?
Пепел, железо, камень,
смерть, пламя, плач.
Кто это, мать, кто?
Кто? И куда?
Проклятие
Родина, клянусь, ты прорастешь из пепла,
цветок неистощимых вод.
Из твоего рта, измученного жаждой,
вылетят лепестки хлеба.
Проклятье пришедшим на твою землю
с топором и жалом,
выжидавшим часа, чтобы открыть дверь
наемникам и марокканцам.
Дайте лампу, глядите:
земля пропитана кровью,
кости обглоданы огнем,
это - одежда Испании.
Проклятье невидящим,
слепым,
принесшим родине
вместо хлеба слезы.
Испания, бедная по вине богатых
Бедность была для Испании, как чадные подмостки:
камни, навороченные ручьем беды,
нераспаханная целина,
запретные кладовые
с оловом и лазурью,
утробы и ворота, запечатанные наглухо.
Их сторожили:
люди в треуголках с ружьями,
священники, похожие на печальных крыс,
толстозадые прислужники короля.
Суровая Испания, край сосен и яблонь,
твои господа запрещали тебе
сеять хлеб, тревожить руду, покрывать коров.
Ты должна была жить могилами,
ходить на паломничество к святому Христофору
и приветствовать американских макак
из "приличного общества".
Не стройте школ, не скребите плугом кору земли,
не собирайте зерен счастья,
молитесь, скоты, молитесь!
Вас поджидает толстозадый бог:
"Хлебай похлебку, брат во Христе!"
Мадрид (1936)
Мадрид, одинокий и гордый,
июль напал на твое веселье
бедного улья,
на твои светлые улицы,
на твой светлый сон.
Черная икота военщины,
прибой яростных ряс,
грязные воды
ударились о твои колени.
Раненый,
еще полный сна,
охотничьими ружьями, камнями
ты защищался,
ты бежал,
роняя кровь, как след от корабля,
с ревом прибоя,
с лицом, навеки изменившимся
от цвета крови,
подобный звезде из свистящих ножей.
Когда в полутемные казармы, когда в ризницы измены
вошел твой клинок,
ничего не было, кроме тишины рассвета,
кроме шагов с флагами,
кроме кровинки в твоей улыбке.
Объяснение
Вы спросите: где же сирень,
где метафизика, усыпанная маками,
где дождь, что выстукивал слова,
полные пауз и птиц?
Я вам расскажу, что со мною случилось.
Я жил в Мадриде, в квартале, где много колоколен,
много башенных часов и деревьев.
Оттуда я видел
сухое лицо Кастилии:
океан из кожи.
Мой дом называли "домом цветов":
повсюду цвела герань.
Это был веселый дом
с собаками и с детьми.
Помнишь, Рауль?
Помнишь, Рафаэль?
Федерико[1], - под землей - помнишь балкон?
Июнь метал цветы в твой рот.
Все окрест было громким:
горы взволнованных хлебов,
базар Аргуэльес и памятник,
как чернильница, среди рыбин.
Оливковое масло текло в жбаны.
Сердцебиение ног заполняло улицы.
Метры, метры. Острый настой жизни.
Груды судаков. Крыши
и усталая стрелка на холодном солнце.
Слоновая кость картошки,
а помидоры до самого моря.
В одно утро все загорелось.
Из-под земли вышел огонь,
он пожирал живых.
С тех пор - огонь,
с тех пор - порох,
с тех пор - кровь.
Разбойники с марокканцами и бомбовозами,
разбойники с перстнями и с герцогинями,
разбойники с монахами, благословлявшими убийц,
пришли,
и по улицам кровь детей
текла просто, как кровь детей.
Шакалы, от которых отступятся шакалы,
гадюки - их возненавидят гадюки,
камни - их выплюнет репейник.
Я видел, как в ответ поднялась кровь Испании,
чтобы потопить вас
в одной волне
гордости и ножей.
Предатели генералы
Предатели генералы,
посмотрите на мой мертвый дом,
на разломанную Испанию.
Но из каждого мертвого дома,
вместо цветов,
вылетает сталь.
Но из каждого пустыря Испании
встает Испания.
Но из каждого убитого ребенка
прорастает ружье с глазами.
Но из каждого преступления
рождаются пули,
они заменят вам сердце.
Вы спрашиваете, почему я не говорю о мечтах,
о листьях,
о больших вулканах моей земли?
Смотрите: на улице кровь.
Смотрите:
кровь
на улице!
Матерям убитых дружинников
Они не умерли,
стоят в разгаре боя,
как фитили.
Их светлые тени
сливаются с полями цвета меди,
с железной завесой ветра,
с парапетом гнева,
с грудью небес.
Они стоят среди пшеницы,
высокие, как полдень,
над равниной.
Из мертвых тел
колокола
звонят победу.
Сестры, горсть пыли на земле,
разрушенное сердце,
верьте в ваших мертвых!
Они не только корни
под камнем, одетым в кровь, -
их рты кусают порох,
идут на приступ,
и поднятые кулаки не уступают смерти.
Из тел поверженных выходит жизнь.
Матери, знамена, сыновья!
Лицо с разбитыми глазами на страже.
Оружье полно земных надежд.
Сбросьте траур,
чтобы слезы стали металлом,
чтобы точили день и ночь,
чтобы долбили день и ночь,
пока не рухнут двери злобы.
Я знал ваших детей,
я гордился их жизнью,
как горжусь их смертью.
Их шаги в метро
звенели по утрам рядом с моими.
Их смех врезался, как гроза,
в глухие мастерские.
Среди плодов Леванта, сетей рыбацких Юга,
цемента, типографской краски
я видел их горячие сердца.
Матери! Мое, как ваши -
полно горем: лес, омытый кровью,
с хищным туманом бессонницы
и с одиночеством любого дня.
Но сильнее, чем проклятье мерзким гиенам,
сильнее, чем ярость, презренье, плач,
матери,
сквозь скорбь, сквозь смерть, смотрите -
сердце дня,
который занялся.
И мертвые приветствуют его из-под земли,
сжав кулаки над золотом пшеницы.
Какой была Испания
Испания была сухой и напряженной:
бубен дня со смутным звуком,
равнина и орлиное гнездо,
тишина, исхлестанная непогодой.
Как я люблю - до слез -
твою черствую землю,
твой бедный хлеб,
твой бедный люд,
и в самой глуби моего сердца
потерянный цвет твоих ветхих деревень,
твоих равнин,
в веках, под луной,
пожираемых праздным богом!
Твое звериное одиночество,
твой ум, окруженный тишиной и камнем,
твое терпкое вино,
твое сладкое вино,
твои бешеные и нежные лозы.
Солнечный камень, чистый край,
кровь и металл,
голубая непобедимая поденщица,
земля лепестков и пуль,
живая и сонная,
звонкая Испания.
Уэдамо, Карраскоса,
Альпедрете, Буштраго,
Паленсия, Арганде, Гальве,
Галапагар, Вильяльба.
Пеньяррубия, Седрильяс,
Алькосер, Тамурехо,
Агуадульсе, Педрера,
Фуэнте Пальмера, Кольменар, Сепульведа.
Каркабуэй, Фуэнкальенте,
Линарес, Салана дель Пино,
Карселен, Алатос,
Маора, Вальдеганда.
Иесте, Риопар, Сегорбе,
Ориуэла, Монтальбо,
Алькарэс, Каравака,
Альмендралехо, Кастехон де Монегрос.
Пальма дель Рио, Перальта,
Гранаделья, Кинтана де ла Серена,
Атиенса, Барабона,
Навальмораль, Опореса.
Альбореа, Моновар,
Альманса, Сан Бенито,
Мораталья, Монтеса,
Торре Баха, Альдемус,
Севико Наверо, Севико де ла Торре,
Альбалате де лас Ногерас,
Хабалойяс, Теруэль,
Кампорроблес, ла Альберка.
Посо Амарго, Канделеда,
Педроньерас, Кампильо де Альтобуэй,
Лоранка де Тахунья, Пуэбла де ла Мухер Муэрта,
Торре ла Карсель, Хатива, Алькой.
Пуэбла де Обандо, Вильяр дель Рей,
Бэлорага, Бриуэга,
Сетина, Вильяканьяс, Паломас,
Навалькан, Энарехос, Альбатана,
Торредонхимено, Траспарга,
Аграмон, Кревильенте,
Поведа де ла Сьерра, Педерносо,
Альколеа де Синка, Матальянос.
Вентоса дель Рио, Альба де Тормес,
Оркахо Медианеро, Пьедраита,
Минганилья, Наваморкуэнда, Навальпераль,
Навалькарнеро, Навальморалес, Хоркера.
Аргора, Торремоча, Аргесилья,
Охос, Негрос, Сальваканьете, Утиель,
Лагуна Сека, Каньямарес, Салорино,
Альдеа Кемада, Пескера де Дуэро.
Фуэнтеовехуна, Альпадрете,
Торрехон, Бенагуасиль,
Вальверде де Хухар, Вальянка.
Иендалаэнсина, Робледо, де Чавела.
Миньогалиндо, Осса де Монтиель,
Ментрида, Вальдепеньяс, Титагуас,
Альмодовар, Хестальгар, Вальдеморо,
Альмуродиель, Оргас.
Екатерина Хованович
ПТИЦА
Вот тут на дереве она и поёт.
Одинокая, видавшая виды птица,
вымокшая под падающими дождями,
пронизанная льющимся ввысь безумным светом,
выпиленная из гортанного хрусталя
и неумолкаемой трели.
И зачем?
Но ведь и вопрос поёт.
ПТИЦА
Вот тут, на ветке, поёт.
Одинокая, упрямая птица,
битая дождями,
пронизанная фонтанами света,
полная гортанного хрусталя
и нескончаемой трели.
Зачем?
И вопрос поёт.
PAJARO
Aquí en el árbol canta.
Es un pájaro solo, empedernido,
lleno de agua que cae,
de loca luz que sube
de gutural cristal
de trino inacabable.
¿Por qué?
Y la pregunta canta.
НЕРУДА (Neruda), Пабло
12 июля 1904 г. – 23 сентября 1973 г.
Нобелевская премия по литературе, 1971 г.
Чилийский поэт и дипломат Пабло Неруда (настоящее имя – Нефтали Рикардо Рейсе Басуальто) родился в маленьком городке Парраль в центральной части Чили. Его отец, Хозе дель Кармен Рейсе, был железнодорожным служащим, а мать, Роза де Басуальто, – школьной учительницей, которая умерла от туберкулеза, когда Пабло был еще ребенком. Вскоре после этого отец женится на Тринидад Кандиа, и вся семья переезжает в г. Темуко, на юг, в край лесов, красота которых оставила неизгладимый след в памяти мальчика.
Посещая занятия городского лицея, Н. много читает и в возрасте десяти лет уже начинает писать стихи. Спустя два года он встретился с чилийской поэтессой Габриелей Мистраль, которая во многом способствовала его первым шагам на литературном поприще. В 1920 г., после окончания среднего учебного заведения, Н. помещает в периодическом журнале «Сельва астраль» («Selva Austral») стихи под псевдонимом Пабло Неруда, чтобы избежать конфликта со своей семьей, которая не одобряла его литературных занятий. Впоследствии этот псевдоним становится его официальным именем.
В следующем году Н. поступил в педагогический институт в Сантьяго, на отделение французского языка, но литературная жизнь столицы отвлекала его от занятий. Первый успех приходит к Н., когда за стихотворение «Праздничная песня» («La Cancion de la fiesta») он получил первую премию на конкурсе, организованном Федерацией чилийских студентов. Продав авторское право на это стихотворение, Н. смог сам финансировать издание своего первого поэтического сборника «Сумерки» («Crepusculario», 1923). Традиционные по форме и языку, стихотворения из этого сборника получили благожелательный отзыв критики и помогли Н. найти издателя для выпуска в следующем году второго сборника стихов «Двадцать поэм любви и одна песнь отчаяния» («Veinte poemas de amor у una cancion desesperada»). Хотя многие критики и были шокированы откровенно эротическим характером сборника, подборка стихов принесла известность 20-летнему поэту, который бросил учебу и целиком посвятил себя поэзии. В «Риске бессмертного человека» («Tentativa del hombre in finito», 1926) Н. отказывается от традиционных размера и рифмы, выражая свое внутреннее смятение языковыми средствами и образами, близкими к сюрреализму.
В 1927 г. в соответствии с латиноамериканской традицией направлять известных поэтов на дипломатическую работу чилийское правительство назначило Н. консулом, и следующие пять лет он представляет свою страну в Бирме, на Цейлоне, в Индии, Японии, других странах Азии. В это же время Н. женится на Марии Антониете Хаагенар Вогелзанг, голландке с острова Бали, и пишет первый том «Местожительство – Земля» («Residencia en la tierra», 1933). Пессимизм и меланхолия стихов этого сборника вызваны чувством одиночества, которое испытывает поэт вдали от берегов Латинской Америки. Рассчитывая на успех своих стихов, Н. попытался опубликовать их в Испании, однако в конце концов согласился на издание книги небольшим тиражом в Чили (1933).
В том же году Н. переводят в Буэнос-Айрес, где он знакомится с приехавшим в Аргентину испанским поэтом Федерико Гарсия Лоркой. В 1934 г. Н. назначается консулом сначала в Барселону, а затем в Мадрид, где вместе с Гарсия Лоркой и несколькими другими испанскими поэтами издает литературный журнал «Зеленая лошадь для поэзии» («El Caballo verde pasa la poesia»), в котором помещает и свои эссе. В Мадриде Н. выпустил второй том «Местожительство – Земля» (1935), в котором мрачное настроение и ассоциативность, характерные для первого тома, сменяются более эпической манерой. В 1936 г. в Мадриде, расторгнув брак с первой женой, он женится на Делии дель Карриль.
С началом гражданской войны в Испании стихи Н. приобретают все более политическую направленность. Его книгу «Испания в сердце» («Espana en el corazon»), дань уважения гражданам, которые поддержали республику, читали прямо в окопах. Когда же Н. объявил, не имея на то официальных полномочий, что Чили поддерживает республиканцев, он был отозван из Испании (1937), однако уже через год направлен с краткосрочной миссией в Париж, где помогал республиканским беженцам эмигрировать в Чили.
С 1939 г. Н. занимал должность секретаря чилийского посольства в Мехико, а затем консула (1941...1944). В это время он увлекается марксизмом, что находит отражение в его поэзии, в частности в двух стихотворениях, воспевающих героизм защитников Сталинграда. Тогда же Н. вступает в коммунистическую партию.
Вернувшись в 1944 г. в Чили, Н. занялся активной политической деятельностью, был избран в сенат, где представлял провинции Антофагаста и Тарапака, но два года спустя, когда он публично осудил деятельность правительства и назвал чилийского президента Габриэля Гонсалеса Виделу марионеткой США, был обвинен в государственной измене и после кратковременного пребывания на нелегальном положении бежал в Мексику.
В изгнании Н. написал «Всеобщую песнь» («Canto general», 1950), монументальное сочинение, состоящее из 340 стихотворений, с иллюстрациями мексиканских художников Диего Риверы и Давида Альфаро Сикейроса. В этом произведении, считающемся шедевром Н., с марксистских позиций воплощаются в поэтических образах прошлое и настоящее Латинской Америки, ее люди и природа. В Чили книга была запрещена и нелегально распространялась чилийскими коммунистами.
Смягчение законов, направленных против представителей левых партий, позволило Н. вернуться на родину, где он развелся со второй женой и женился на Матильде Уррутиа, вдохновившей его на создание многих произведений, таких, как «Оды изначальным вещам» («Odas elementales», 1954), «Оды. Книга третья» («Tercer libro de las odas», 1957) и «Эстравагарио» («Extravagario», 1958). Обосновавшись в Исла-Негра на Тихоокеанском побережье, Н. продолжает много путешествовать, посетив Кубу в 1960 г. и США в 1966 г. В 1970 г. Коммунистическая партия Чили выдвигает его на пост президента страны, однако, когда компартия выступила в поддержку кандидата от социалистической партии Сальвадора Альенде, Н. снял свою кандидатуру. После победы на выборах Альенде назначил Н. послом во Францию.
В 1971 г. Н. был удостоен Нобелевской премии по литературе «за поэзию, которая со сверхъестественной силой воплотила в себе судьбу целого континента». В своей речи член Шведской академии Карл Рагнар Гиров, особо отметивший общественно-политическую деятельность Н., сказал, что «в Испании Н. протянул руку угнетенным и тем самым проникся верой в свою родину, которая гордится своим прошлым и надеется на лучшее будущее».
В своей Нобелевской лекции «На пути к лучезарному городу» («Toward the Splendid City») Н. вспомнил свое путешествие в Анды. На опасном, полном риска пути в «сверкающий и тайный мир природы и одиночества», сказал Н., он «нашел все необходимое для поэзии: одиночество, природу и поддержку спутников». «Непреодолимого одиночества не бывает, – заявил поэт, – все пути ведут к одной цели: рассказать с помощью творческого воображения, кто мы такие. Я родился в далекой стране, отделенной от остального мира отрогами гор. Я был самым отчаявшимся поэтом на свете, и моя поэзия была провинциальной, надломленной и туманной. Но я всегда верил в человека. Я никогда не терял надежды».
Н., который скончался от лейкемии в Сантьяго в 1973 г., был также лауреатом Международной премии Мира (1950), международной Ленинской премии Мира (1953), был удостоен почетной степени Оксфордского университета, ряда других наград.
За годы творчества Н. опубликовал свыше 40 поэтических сборников, кроме того, переводил, писал стихотворные драматические произведения; все его книги – это постоянный поиск, эксперимент в области языка и композиции. «Такое впечатление, что Н. – это не один поэт, а целый поэтический цех, – писал английский критик и переводчик Аластэр Рид. – Он не столько искал новый стиль, сколько отказывался от старого. Н. был многоголосым поэтом». Рене де Коста в монографии «Поэзия Пабло Неруды» («The Poetry of Pablo Neruda») писал: «Его многочисленные произведения занимают центральное место в развитии испаноязычной поэзии XX столетия». Чилийский критик Фернандо Алегриа в 1962 г. заметил: «Всякий, кто с недоверием относится к поэту из-за его политических взглядов, совершает ошибку, поскольку, проявляя интерес только к фейерверкам случайных пропагандистских выпадов, он никогда не поймет истинного значения искусства Н., который стремится выразить душу латиноамериканских народов в том стиле, который достигает вершин поэзии испанского барокко».
Далеко не всем критикам пришлись по душе марксистские взгляды Н. Например, Андерсон Имберт в «Латиноамериканской литературе» («Spanish American Literature»). пишет, что «за обращение в коммунистический реализм поэт заплатил высокомерием, демагогией и неискренностью». В то же время Рид отмечает гуманизм Н.: «Бели лирический поэт масштаба Н., человеколюбия Н. кажется нам, в контексте нашей жизни, наивным и неприемлемым, тем хуже для нашей жизни».
_________________
Старый пруд.
Прыгнула в воду лягушка.
Всплеск в тишине.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
